-
онегин, извините
Посмотрела вчера "Онегина". По результатам просмотра – вольный пересказ под катом. Строго шестнадцать плюс.
Эпиграф:
– Дайте мне кирпич
(Муми-тролль)
– Не корысти ради, а только волею пославшей мя жены
(Сарик)
[Spoiler (click to open)]* * *
Идёт Онегин. Всё красиво:
Цилиндры, лапти там и сям,
Карета мчится по России
(Карету дал Андреасян),
Аутентичные до чёрта
Проспекты, лестницы, столбы,
Корзины, яблони, дубы,
Паркеты мастикой натерты...
Онегин важный, как старпом,
В пальто с куницей и бобром.
– Евгений! Бог мой, что за встреча!
– Бонжур! Я тоже очень рад.
Друзья пируют целый вечер,
Про баб и деньги говорят,
Приветы шлют знакомым дамам,
Едят под гипсовым фонтаном,
И всем кагалом – на балет,
Где нимфа крутит пируэт.
Волшебным танцем не встревожен,
Евгений видит даму в ложе, встаёт:
– Простите, господа,
Я срочно должен вдуть.
– Куда?!
– Онегин, стойте! Что за шутка!
– Да не лишился ль он рассудка?
Но наш орёл – каков масштаб! –
Уж вел в кадрили сорок баб.
Наутро – письмецо от дяди:
"Скачи в деревню, бога ради".
А там чума и беспредел.
Священник, тварь, недоглядел,
И дядю бедного в могиле
Как пса бездомного зарыли:
За старой банькою, в глуши.
Зато пейзажи хороши.
Деревня дяди, право слово,
Была услада для сердец:
Там – Эрмитаж, а тут Кусково,
А здесь, гляди: Петродворец!
Среди избушек-пятистенков
Гулял похмельный Вдовиченков,
Икал, чесался, бормотал
И даже вслух стихи читал.
Евгений скромно поселился
В тени просторных колоннад.
Немного с челядью бранился.
Харкал на дядин ламинат.
Курил. Бухал. В хвосты и гриву
Гонял арабскую кобылу,
Гонял крестьянок на лугу,
Педерастичного слугу...
Соседи шепчутся: "Жених!"
Евгений к чёрту шлёт и их.
Однажды Ленского, поэта,
К нему домой внесло в ночи.
– Простите, сударь, но я где-то,
Просрал от лошади ключи.
Я в вас почувствовал родное.
Для вас подарок мой приезд!
Торчите тут один, как перст,
И выжрали в дому спиртное.
Да, подружиться мы должны!
Мы будем бро и братаны.
Евгений вслух:
– Вот это мило!
Ну и на кой мне ваше рыло?
Я мизантроп, я интроверт,
На минималках Колин Ферт.
А вы, прошу пардону, Ленский,
Какой-то валенок смоленский.
Но Ленский молвит, не робея:
– Да вы ж повеситесь с тоски!
Вокруг, моншер, одни плебеи!
Провинциальные чушки!
Мы почитаем их нулями,
Дебилами и упырями.
И между прочим, их тут рать.
Харе харчом перебирать.
Они сошлись. Волна и камень,
Цемент и грыжа, шмель с трубой,
Орлы с лесными хомяками
Не столь различны меж собой.
– Куда вы, Ленский?
– Мне тут близко...
– Да что там?
– Нимфа! Одалиска! Любви прелестный идеал!
– Ну вы балбес.
– А вы – нахал! А впрочем... едемте со мною?
Там чаровница есть одна.
Быть может, вашею женою
И согласилась б стать она.
Мила, насмешлива, смышлёна...
– А как зовут её?
– Алёна. Красавица в расцвете лет,
Фанатка Канта и поэт. Хмельницкая!
Друзья, не споря,
Вдвоем коней своих пришпоря,
Промчались полем поутру,
И вот – Михайловское. Тпру!
В красивой тени от платана,
Всегда без лифчика, одна,
По совместительству – Татьяна
И режиссёрская жена
Сидит, блистая жемчугами,
И держит книжку вверх ногами.
Евгений смотрит на Моряк
И жрёт галлонами коньяк.
Онегин молвит ей учтиво:
– Я не желаю вас задеть,
Но это что, пардон, за чтиво?
Как вам не стыдно им владеть?
Даю вам слово дворянина:
Роман – отменная говнина,
А ваш паршивый Грандисон –
Мудак, абьюзер и масон.
Татьяна вспыхнула украдкой
Под парикмахерской укладкой.
Блеснули очи. Вот она,
Уже почти что влюблена
Всем сердцем русским и душою,
Роняет тихо: – О, пардон!
Я назвала бы вас ханжою,
Хотя вы попросту гондон.
Посмели гнать на Грандисона?
Что вы за странная персона?
Отдайте книгу сей же час.
Вы, извините... Вы – Ловлас!
Вот за письмо она садится:
– Поди, поди! – раздался крик.
(Татьяна няню и сестрицу
Гоняла прочь от милых книг).
"Я к вам пишу – чего же боле..."
Татьяна вслух читает! Горе!
И без того-то, видит бог,
Наш мир достаточно убог.
Нет – всё прочла! без остановки!
(В гробу заплакал Смоктуновский,
И я заплачу вместе с ним.
Да ёлки, запретите им!)
Затем, часов не замечая,
Вымарывает про "кончая",
А также "страшно перечесть".
Вдруг кто подумает дурное!
И кто тогда тому виною?
Да уж не Пушкин, ваша честь.
* * *
Но что же, что же дальше было?
Ну там, как водится, дуэль –
Зарецкий, речка и метель,
И дуб над скромною могилой.
Овес овсится. Ржится рожь.
Всё плохо. Но пейзаж – хорош.
Онегин дергает бровьми.
За что ж вы, Сарик, так с людьми?
* * *
Какое низкое коварство –
Снимать картину без любви,
Без божества, без вдохновенья
И без волнения в крови.
Я вам скажу, чего в ней нету:
В ней нет игры, живых людей,
Ума, поэзии и света,
И новых искренних идей.
Нас завлекли на фильм обманом:
В ней нет и Пушкина с романом!
А в том, что нам читают вслух,
Пропали тень его и дух.
В ней нет, конечно же, Татьяны,
И слова нету в простоте,
Зато там есть Андреасяны,
Цилиндр, лапти, декольте.
В ней нет ни чудного мгновенья,
Ни счастья нет,
Ни упоенья,
Таланта нет
И нет души.
Но вот пейзажи – хороши!
Эпиграф:
– Дайте мне кирпич
(Муми-тролль)
– Не корысти ради, а только волею пославшей мя жены
(Сарик)
[Spoiler (click to open)]* * *
Идёт Онегин. Всё красиво:
Цилиндры, лапти там и сям,
Карета мчится по России
(Карету дал Андреасян),
Аутентичные до чёрта
Проспекты, лестницы, столбы,
Корзины, яблони, дубы,
Паркеты мастикой натерты...
Онегин важный, как старпом,
В пальто с куницей и бобром.
– Евгений! Бог мой, что за встреча!
– Бонжур! Я тоже очень рад.
Друзья пируют целый вечер,
Про баб и деньги говорят,
Приветы шлют знакомым дамам,
Едят под гипсовым фонтаном,
И всем кагалом – на балет,
Где нимфа крутит пируэт.
Волшебным танцем не встревожен,
Евгений видит даму в ложе, встаёт:
– Простите, господа,
Я срочно должен вдуть.
– Куда?!
– Онегин, стойте! Что за шутка!
– Да не лишился ль он рассудка?
Но наш орёл – каков масштаб! –
Уж вел в кадрили сорок баб.
Наутро – письмецо от дяди:
"Скачи в деревню, бога ради".
А там чума и беспредел.
Священник, тварь, недоглядел,
И дядю бедного в могиле
Как пса бездомного зарыли:
За старой банькою, в глуши.
Зато пейзажи хороши.
Деревня дяди, право слово,
Была услада для сердец:
Там – Эрмитаж, а тут Кусково,
А здесь, гляди: Петродворец!
Среди избушек-пятистенков
Гулял похмельный Вдовиченков,
Икал, чесался, бормотал
И даже вслух стихи читал.
Евгений скромно поселился
В тени просторных колоннад.
Немного с челядью бранился.
Харкал на дядин ламинат.
Курил. Бухал. В хвосты и гриву
Гонял арабскую кобылу,
Гонял крестьянок на лугу,
Педерастичного слугу...
Соседи шепчутся: "Жених!"
Евгений к чёрту шлёт и их.
Однажды Ленского, поэта,
К нему домой внесло в ночи.
– Простите, сударь, но я где-то,
Просрал от лошади ключи.
Я в вас почувствовал родное.
Для вас подарок мой приезд!
Торчите тут один, как перст,
И выжрали в дому спиртное.
Да, подружиться мы должны!
Мы будем бро и братаны.
Евгений вслух:
– Вот это мило!
Ну и на кой мне ваше рыло?
Я мизантроп, я интроверт,
На минималках Колин Ферт.
А вы, прошу пардону, Ленский,
Какой-то валенок смоленский.
Но Ленский молвит, не робея:
– Да вы ж повеситесь с тоски!
Вокруг, моншер, одни плебеи!
Провинциальные чушки!
Мы почитаем их нулями,
Дебилами и упырями.
И между прочим, их тут рать.
Харе харчом перебирать.
Они сошлись. Волна и камень,
Цемент и грыжа, шмель с трубой,
Орлы с лесными хомяками
Не столь различны меж собой.
– Куда вы, Ленский?
– Мне тут близко...
– Да что там?
– Нимфа! Одалиска! Любви прелестный идеал!
– Ну вы балбес.
– А вы – нахал! А впрочем... едемте со мною?
Там чаровница есть одна.
Быть может, вашею женою
И согласилась б стать она.
Мила, насмешлива, смышлёна...
– А как зовут её?
– Алёна. Красавица в расцвете лет,
Фанатка Канта и поэт. Хмельницкая!
Друзья, не споря,
Вдвоем коней своих пришпоря,
Промчались полем поутру,
И вот – Михайловское. Тпру!
В красивой тени от платана,
Всегда без лифчика, одна,
По совместительству – Татьяна
И режиссёрская жена
Сидит, блистая жемчугами,
И держит книжку вверх ногами.
Евгений смотрит на Моряк
И жрёт галлонами коньяк.
Онегин молвит ей учтиво:
– Я не желаю вас задеть,
Но это что, пардон, за чтиво?
Как вам не стыдно им владеть?
Даю вам слово дворянина:
Роман – отменная говнина,
А ваш паршивый Грандисон –
Мудак, абьюзер и масон.
Татьяна вспыхнула украдкой
Под парикмахерской укладкой.
Блеснули очи. Вот она,
Уже почти что влюблена
Всем сердцем русским и душою,
Роняет тихо: – О, пардон!
Я назвала бы вас ханжою,
Хотя вы попросту гондон.
Посмели гнать на Грандисона?
Что вы за странная персона?
Отдайте книгу сей же час.
Вы, извините... Вы – Ловлас!
Вот за письмо она садится:
– Поди, поди! – раздался крик.
(Татьяна няню и сестрицу
Гоняла прочь от милых книг).
"Я к вам пишу – чего же боле..."
Татьяна вслух читает! Горе!
И без того-то, видит бог,
Наш мир достаточно убог.
Нет – всё прочла! без остановки!
(В гробу заплакал Смоктуновский,
И я заплачу вместе с ним.
Да ёлки, запретите им!)
Затем, часов не замечая,
Вымарывает про "кончая",
А также "страшно перечесть".
Вдруг кто подумает дурное!
И кто тогда тому виною?
Да уж не Пушкин, ваша честь.
* * *
Но что же, что же дальше было?
Ну там, как водится, дуэль –
Зарецкий, речка и метель,
И дуб над скромною могилой.
Овес овсится. Ржится рожь.
Всё плохо. Но пейзаж – хорош.
Онегин дергает бровьми.
За что ж вы, Сарик, так с людьми?
* * *
Какое низкое коварство –
Снимать картину без любви,
Без божества, без вдохновенья
И без волнения в крови.
Я вам скажу, чего в ней нету:
В ней нет игры, живых людей,
Ума, поэзии и света,
И новых искренних идей.
Нас завлекли на фильм обманом:
В ней нет и Пушкина с романом!
А в том, что нам читают вслух,
Пропали тень его и дух.
В ней нет, конечно же, Татьяны,
И слова нету в простоте,
Зато там есть Андреасяны,
Цилиндр, лапти, декольте.
В ней нет ни чудного мгновенья,
Ни счастья нет,
Ни упоенья,
Таланта нет
И нет души.
Но вот пейзажи – хороши!
